Неточные совпадения
В карете дремала в углу
старушка, а у окна, видимо только что проснувшись, сидела молодая девушка, держась обеими руками за ленточки белого чепчика. Светлая и задумчивая, вся исполненная изящной и сложной внутренней, чуждой Левину жизни, она
смотрела через него
на зарю восхода.
Старушка посмотрела на меня с недоумением и любопытством, должно быть, не понимая, для чего я спрашиваю у нее это.
— Ах, Василий Иваныч, — пролепетала
старушка, — в кои-то веки батюшку-то моего, голубчика-то, Енюшень-ку… — И, не разжимая рук, она отодвинула от Базарова свое мокрое от слез, смятое и умиленное лицо,
посмотрела на него какими-то блаженными и смешными глазами и опять к нему припала.
Я подошел к лавочке, где были ситцы и платки, и накупил всем нашим девушкам по платью, кому розовое, кому голубое, а
старушкам по малиновому головному платку; и каждый раз, что я опускал руку в карман, чтобы заплатить деньги, — мой неразменный рубль все был
на своем месте. Потом я купил для ключницыной дочки, которая должна была выйти замуж, две сердоликовые запонки и, признаться, сробел; но бабушка по-прежнему
смотрела хорошо, и мой рубль после этой покупки благополучно оказался в моем кармане.
Да, было нечто явно шаржированное и кошмарное в том, как эти полоротые бородачи, обгоняя друг друга, бегут мимо деревянных домиков, разноголосо и крепко ругаясь, покрикивая
на ошарашенных баб, сопровождаемые их непрерывными причитаниями, воем. Почти все окна домов сконфуженно закрыты, и, наверное, сквозь запыленные стекла
смотрят на обезумевших людей деревни привыкшие к спокойной жизни сытенькие женщины, девицы, тихие старички и
старушки.
На гнилом бревне, дополняя его ненужность, сидела грязно-серая, усатая крыса в измятой, торчавшей клочьями шерсти, очень похожая
на старушку-нищую; сидела она бессильно распластав передние лапы, свесив хвост мертвой веревочкой; черные бусины глаз ее в красных колечках неподвижно
смотрели на позолоченную солнцем реку. Самгин поднял кусок кирпича, но Иноков сказал...
Все четыре окна квартиры его были закрыты ставнями, и это очень усилило неприятное его настроение. Дверь открыла сухая, темная
старушка Фелицата, она показалась еще более сутулой, осевшей к земле, всегда молчаливая, она и теперь поклонилась ему безмолвно, но тусклые глаза ее
смотрели на него, как
на незнакомого, тряпичные губы шевелились, и она разводила руками так, как будто вот сейчас спросит...
Женщина эта — мать мальчишки, игравшего с
старушкой, и семилетней девочки, бывшей с ней же в тюрьме, потому что не с кем было оставить их, — так же, как и другие,
смотрела в окно, но не переставая вязала чулок и неодобрительно морщилась, закрывая глаза,
на то, что говорили со двора проходившие арестанты.
— О-о-о… — стонет Ляховский, хватаясь обеими руками за голову. — Двадцать пять рублей, двадцать пять рублей… Да ведь столько денег чиновник не получает, чи-нов-ник!.. Понял ты это? Пятнадцать рублей, десять, восемь… вот сколько получает чиновник! А ведь он благородный, у него кокарда
на фуражке, он должен содержать мать-старушку… А ты что? Ну,
посмотри на себя в зеркало: мужик, и больше ничего… Надел порты да пояс — и дело с концом… Двадцать пять рублей… О-о-о!
— Уж не ври, пожалуйста, — с улыбкой заметила
старушка и
посмотрела на Привалова прищуренными глазами; она хотела по выражению его лица угадать произведенное
на него Антонидой Ивановной впечатление. «Врет», — решила она про себя, когда Привалов улыбнулся.
Хозяева домишка — старик столяр, его сын и
старушка, жена его, — даже подозрительно
посмотрели на Алешу.
Радилов замолчал. Я
посмотрел на него, потом
на Ольгу… Ввек мне не забыть выражения ее лица.
Старушка положила чулок
на колени, достала из ридикюля платок и украдкой утерла слезу. Федор Михеич вдруг поднялся, схватил свою скрипку и хриплым и диким голосом затянул песенку. Он желал, вероятно, развеселить нас, но мы все вздрогнули от его первого звука, и Радилов попросил его успокоиться.
Ласкай меня,
Целуй меня, пригоженький! Пусть видят,
Что я твоя подружка. Горько, больно
Одной бродить! Глядят как
на чужую
И девушки и парни. Вот пошла бы
На царские столы
смотреть, а с кем?
Подружки все с дружками, косо
смотрят,
Сторонятся; отстань, мол, не мешай!
С
старушками пойти и с стариками —
Насмешками да бранью докорят.
Одной идти, так страшно. Будь дружком,
Пригоженький.
— Не сердитесь, у меня нервы расстроены; я все понимаю, идите вашей дорогой, для вас нет другой, а если б была, вы все были бы не те. Я знаю это, но не могу пересилить страха, я так много перенесла несчастий, что
на новые недостает сил.
Смотрите, вы ни слова не говорите Ваде об этом, он огорчится, будет меня уговаривать… вот он, — прибавила
старушка, поспешно утирая слезы и прося еще раз взглядом, чтоб я молчал.
Когда они все бывали в сборе в Москве и садились за свой простой обед,
старушка была вне себя от радости, ходила около стола, хлопотала и, вдруг останавливаясь,
смотрела на свою молодежь с такою гордостью, с таким счастием и потом поднимала
на меня глаза, как будто спрашивая: «Не правда ли, как они хороши?» Как в эти минуты мне хотелось броситься ей
на шею, поцеловать ее руку. И к тому же они действительно все были даже наружно очень красивы.
Старушка смотрела пристально
на Ивана Федоровича или, может быть, только казалась смотревшею. Впрочем, это была совершенная доброта. Казалось, она так и хотела спросить Ивана Федоровича: сколько вы
на зиму насоливаете огурцов?
Малыгинский дом волновался. Харитон Артемьич даже не был пьян и принял гостей с озабоченною солидностью. Потом вышла сама Анфуса Гавриловна, тоже встревоженная и какая-то несчастная. Доктор понимал, как
старушке тяжело было видеть в своем доме Прасковью Ивановну, и ему сделалось совестно. Последнее чувство еще усилилось, когда к гостям вышла Агния, сделавшаяся еще некрасивее от волнения. Она так неловко поклонилась и все время старалась не
смотреть на жениха.
В малыгинском доме поднялся небывалый переполох в ожидании «смотрин». Тут своего горя не расхлебаешь: Лиодор в остроге, Полуянов пойдет
на поселение, а тут новый зять прикачнулся. Главное, что в это дело впуталась Бубниха, за которую хлопотала Серафима.
Старушка Анфуса Гавриловна окончательно ничего не понимала и дала согласие
на смотрины в минуту отчаяния. Что же,
посмотрят — не съедят.
Уговоры матери тоже не производили никакого действия, как наговоры и нашептывания разных
старушек, которых подсылала Анфуса Гавриловна. Был даже выписан из скитов старец Анфим, который отчитывал Серафиму по какой-то старинной книге, но и это не помогло. Болезнь шла своим чередом. Она растолстела, опухла и ходила по дому, как тень.
На нее было страшно
смотреть, особенно по утрам, когда ломало тяжелое похмелье.
Старушка любила пожаловаться новому зятю
на его предшественников, а он так хорошо умел слушать ее старческую болтовню. Да и вообще аккуратный человек, как его ни поверни. Анфусе Гавриловне иногда делалось смешно над Агнией, как она ухаживала за мужем, — так в глаза и
смотрит. Насиделась в девках-то, так оно и любопытно с своим собственным мужем пожить.
Одна
старушка, каторжная, бывшая некоторое время моею прислугой, восторгалась моими чемоданами, книгами, одеялом, и потому только, что всё это не сахалинское, а из нашей стороны; когда ко мне приходили в гости священники, она не шла под благословение и
смотрела на них с усмешкой, потому что
на Сахалине не могут быть настоящие священники.
— Ну, садись, садись, — продолжала
старушка. — Ты прямо наверх прошел? Ну, да, разумеется. Что ж? ты
на меня пришел
посмотреть? Спасибо.
Старушка, сидевшая под забором, встала, взяла свои узелочки и, подойдя к проезжему, остановилась от него в двух шагах. Проезжий
на мгновение обернулся к
старушке,
посмотрел на торчавший из узелка белый носик фарфорового чайника, сделал нетерпеливое движение плечами и опять обернулся к извозчикам, немилосердно лупившим захлебывающуюся в грязи клячу.
— А ты не верь! — перебила
старушка. — Что за очаровательная? Для вас, щелкоперов, всякая очаровательная, только бы юбка болталась. А что Наташа ее хвалит, так это она по благородству души делает. Не умеет она удержать его, все ему прощает, а сама страдает. Сколько уж раз он ей изменял! Злодеи жестокосердые! А
на меня, Иван Петрович, просто ужас находит. Гордость всех обуяла. Смирил бы хоть мой-то себя, простил бы ее, мою голубку, да и привел бы сюда. Обняла б ее,
посмотрела б
на нее! Похудела она?
Но, обласкав и усадив Нелли подле себя,
старушка уже и не знала больше, что делать, и с наивным ожиданием стала
смотреть на меня. Старик поморщился, чуть ли не догадавшись, для чего я привел Нелли. Увидев, что я замечаю его недовольную мину и нахмуренный лоб, он поднес к голове свою руку и сказал мне отрывисто...
Старушка смотрела на меня с непритворным и уж слишком торопливым сожалением, а сама про себя думала...
Рядом с Власовой сидела маленькая
старушка, лицо у нее было сморщенное, а глаза молодые. Повертывая тонкую шею, она вслушивалась в разговор и
смотрела на всех странно задорно.
— Ну-тка, ну-тка, сударка!
смотри на меня! тяжела? — допрашивала опытная
старушка провинившуюся голубицу; но в голосе ее не слышалось укоризны, а, напротив, он звучал шутливо, почти весело, словно пахнэло
на нее старым, хорошим времечком.
Пред глазами плачущей
старушки в широко распахнувшуюся калитку влез с непокрытою курчавою головою дьякон Ахилла. Он в коротком толстом казакине и широких шароварах, нагружен какими-то мешками и ведет за собой пару лошадей, из которых
на каждой громоздится большой и тяжелый вьюк. Наталья Николаевна молча
смотрела, как Ахилла ввел
на двор своих лошадей, сбросив
на землю вьюки, и, возвратившись к калитке, запер ее твердою хозяйскою рукой и положил ключ к себе в шаровары.
Это известие так поразило Татьяну Власьевну, что она в немом изумлении минут пять
смотрела на улыбавшегося Владимира Петровича, точно
на нее нашел столбняк. Даже было мгновение, что
старушка усомнилась, уж не оборотень ли пред ней… И так просто: съездил, поговорил — и все как по маслу.
В городе об этом много говорили, так как это был дом довольно известный и
старушку знали с хорошей стороны и сожалели ее, но в мире купеческом, где
на первом плане интересы торговые, а нравы довольно жестокие, не осудили и сыновей, которые капитал берегли, а помирились с этим как есть и только изредка
посматривали: кто кого в этом споре переспорит?
— Ну что, здоров ли ты? — говорила
старушка, ласково-ласково
смотря на него.
— Можно? — переспросила изумленная
старушка и,
посмотревши с упрекам
на дочь, горько заплакала.
Нам оставалось только повернуть и ехать опять к рыночной площади; после нескольких расспросов и бестолковых объяснений мы, наконец, добрались до одноэтажного старого дома, который стоял
на небольшом пригорке, у самого пруда. У ворот стояла низенькая толстая
старушка и, заслонив от солнца глаза рукой, внимательно
смотрела на меня.
— Приехала
посмотреть на вас, — глухо и с усилием проговорила
старушка. — Вишь, какой славный вечер. День-то я спала, а теперь ноги заломили. Ох, мне эти ноги! Не служат, а болят.
И тот же дребезжащий голос дьячка раздавался
на клиросе, и та же
старушка, которую я помню всегда в церкви, при каждой службе, согнувшись стояла у стены и плачущими глазами
смотрела на икону в клиросе, и прижимала сложенные персты к полинялому платку, и беззубым ртом шептала что-то.
Старушка, по-видимому, привыкшая к таким странным выходкам,
смотрела на него без удивления.
Сегодняшнего же числа Машенька в двенадцатом часу пошла в сад
посмотреть цветы и кануфер полить и взяла с собой Николушку (меня)
на руках у Анны (поныне живой
старушки).
Там, у печки, в которой стряпалось кушанье, хлопотала маленькая сгорбленная
старушка, такая грязная и в таком отвратительном отребье, что жалко было
смотреть на нее.
Этот рассказ так расположил слушателей к лежавшей во гробе бабушке, что многие попеременно вставали и подходили, чтобы
посмотреть ей в лицо. И как это было уже вечером, когда все сидевшие здесь сторонние люди удалялись, то вскоре остались только мы вдвоем — я и Лина. Но и нам пора было выйти к баронессе, и я встал и подошел ко гробу
старушки с одной стороны, а Лина — с другой. Оба мы долго
смотрели в тихое лицо усопшей, потом оба разом взглянули друг
на друга и оба враз произнесли...
— Изволила прибыть, ваше сиятельство! — отвечал квартирьер, указывая фуражкой
на кожаный кузов коляски, видневшийся в воротах, и бросаясь вперед в сени избы, набитой крестьянским семейством, собравшимся
посмотреть на офицера. Одну
старушку он даже столкнул с ног, бойко отворяя дверь в очищенную избу и сторонясь перед графом.
О чем была его кручина?
Рыдал ли он рыданьем сына,
Давно отчаявшись обнять
Свою тоскующую мать,
И невеселая картина
Ему являлась: старый дом
Стоит в краю деревни бедной,
И голова старухи бледной
Видна седая под окном.
Вздыхает, молится, гадает
и
смотрит,
смотрит, и двойной
В окошко рамы не вставляет
Старушка позднею зимой.
А сколько, глядя
на дорогу,
Уронит слез — известно богу!
Но нет! и бог их не считал!
А то бы радость ей послал!
Вот
посмотрел на него городовой, как он
старушку свалил, и говорит...
— Вестимо, — перебила какая-то близ стоявшая
старушка, обращаясь к бобылю, — погляди-ка, касатик,
на себя, ведь
на тебе лица нет, родимый, того и
смотри богу душу отдашь.
Муж был в сильном волнении и казался совершенно растерян. Он направился было к
старушке; но, не дойдя несколько шагов, повернулся, прошел по комнате и подошел к священнику. Священник
посмотрел на него, поднял брови к небу и вздохнул. Густая с проседью бородка тоже поднялась кверху и опустилась.
Это центральное место, к которому все другие строения поселка как будто бы чувствуют почтение: сараи, сарайчики, амбары, амбарушки, хлевки и закутки, — все это с разных сторон обступило мельницу, поворотилось к ней лицом,
смотрит на ее вращающееся колесо, как безграмотные односельчане глядят
на старушку, сотый раз повторяющую им по складам старую, тихоструйную повесть.
Седой горец и сморщенная
старушка посмотрели на меня с чуть заметным насмешливым удивлением.
Одна вздыхала и крестилась, что бы ни показывал монах: светскую картину, портрет, мозаичный вид флорентийской работы; а когда его приперли сзади к заставке открытой двери в крайнюю светелку с деревянной отделкой и зеркальным потолком, где владыка отдыхал в жаркую пору, одна из
старушек истово перекрестилась,
посмотрела сначала
на соломенную шляпу с широкими плоскими полями, лежавшую тут же, потом
на зеркальный потолок в позолоченных переборах рамок и вслух проговорила слезливым звуком...
Старушка сама усердно творила кресты, и Анастасия, не
смотря в окно, сидя
на своей кровати, машинально крестилась. Мамка продолжала...
Глафира Петровна с любовью
смотрела на Дарью Николаевну. Та не отвечала и снова наклонилась к руке
старушки.